Мартин пытался унять дрожь в руках, но они продолжали трястись. Холодный пот скатывался по его лбу, обтекая защитные очки, которые плотно прилегали к лицу. Он перевёл взгляд на металлическую сферу, неистово вращавшуюся между двумя колоннами. На их вершинах вспыхивали нити электрических разрядов, сверкая ослепительным светом. Эти разряды, подобно змеям, извивались в воздухе и с грохотом обрушивались на сферу. Яркие искры разлетались в стороны, падая на бетонный пол и отскакивая от него, как крохотные мячики.
Шкала прогресса замерла на отметке девяносто девять процентов, и все никак не двигалась дальше. Опять не хватало всего одного процента. Мартин закрыл глаза и медленно запрокинул седовласую голову назад, стараясь подавить подступающую панику. Хотя он никогда не был религиозен, сейчас ему хотелось молиться — кому угодно: Богу, высшим силам, Вселенной. Лишь бы сегодня всё получилось, лишь бы этот последний процент уступил, и эксперимент увенчался успехом.
Сердце замерло, когда машина внезапно сменила режим. Разряды, которые ещё мгновение назад гремели, стихли, и в воздухе остался лишь низкий гул генераторов магнитного поля. Мартин открыл глаза и увидел, как металлическая сфера начала замедлять своё вращение. Она медленно опускалась вниз, пока не коснулась платформы у самого пола.
Наконец, сфера полностью остановилась, и планшет в его руках издал двойной сигнал. Мартин взглянул на экран — зеленая кнопка замигала, словно извещая, что боги услышали его просьбу и сжалились над ним. Дрожащей рукой он прикоснулся к экрану. Сфера зашипела и медленно начала разделяться посередине. В ней оказался стеклянный куб. Мартин поспешно снял очки и подошел поближе к машине
Слёзы радости невольно навернулись на глаза, размывая изображение перед ним, когда он увидел в кубе двух новорожденных белых кролика. Мартин осторожно открыл крышку и нагнувшись бережно взял зверков в руки. Они дрожали от холода, и он положил их себе за пазуху халата. В этот момент они казались ему его родными детьми.
Он медленно подошел к своему рабочему столу и сел на стул. Неужели получилось? Тридцать семь лет он ждал этого дня. Наконец он сможет исправить свою ошибку, которую совершил в молодости.
Кролики за пазухой начали шевелиться всё активнее, и Мартин подумал, что они, должно быть, голодные. Он упёрся рукой о стол и с трудом встал. Старость с каждым днём всё больше напоминала о себе — суставы ныли, а мышцы протестовали против любого движения. Медленно, шаг за шагом, он подошёл к десикатору в углу лаборатории. Там, под лампами, на мягкой подстилке крольчиха заботливо кормила своих новорожденных крольчат.
Мартин аккуратно вынул из-за пазухи кроликов и подложил их под крольчиху. Новорождённые, едва оказавшись рядом с новой матерью, сразу же начали искать её соски. Мартин наблюдал за этим, не веря своим глазам. Перед ним разворачивалось что-то невероятное: внучка кормила своих предков.
Учёный подошёл к машине, понимая, что теперь предстоит настроить её не просто для одного человека, а для двоих. Мартин быстро прикинул, сколько времени это займёт — впереди год кропотливой и изнурительной работы.
Машина досталась ему еще в далеком 2024 году от его ныне покойного научного куратора профессора Розенталя. Тот посвятил ей почти всю жизнь, но уровень развития техники тогда был не таким как сейчас. В самом начале Мартин не особо горел желанием тратить все свое свободное время на эту машину, но после того трагического дня он понял, что она была его единственным шансом хоть как-то изгладить свою вину.

***

Когда Мартин вошёл в кухню, Надин стояла у полок, сосредоточенно всматриваясь в экран телефона, который держала совсем близко к лицу. Её длинная челка почти полностью закрывала глаза, оставляя видимыми лишь губы, плотно сжатые от напряжения.
— Добрый вечер, — тихо произнёс Мартин. — Надеюсь, я тебя не напугал.
Надин отвела взгляд от телефона и, улыбнувшись, ответила:
— Добрый вечер, дорогой. Нет, не напугал. Зрение подводит, но слух пока ещё в порядке.
В этот момент духовка подала сигнал, напоминая о готовящемся ужине.
— Ты как раз вовремя, дорогой. Можешь достать противень?
Мартин подошёл к духовке и аккуратно открыл её, и жар тут же обдал его лицо горячей волной. Он взял прихватки, осторожно извлёк противень и поставил его на мраморную столешницу.
— Пахнет просто божественно, — сказал он, наслаждаясь ароматом.
Все годы их семейной жизни были для него настоящим гастрономическим раем. Мартин вспомнил их первое свидание, когда они делились друг с другом своими нелюбимыми занятиями, и первое, что она тогда сказала, было: «Я ненавижу готовить». Он попытался вспомнить, когда именно это изменилось, когда она полюбила стоять у плиты, но не смог.
Надин молча отложила телефон и поправила челку так, чтобы она полностью скрывала левый глаз. Затем, опираясь на костыль, она медленно пошла к дивану. Каждым шаг давался ей с трудом, что отражалось на ее лице, и только когда она наконец села, из её груди вырвался облегчённый вздох. Она посмотрела в окно, за которым начинал моросить дождь.
У них не было детей. Первые семь лет после свадьбы Надин боролась с последствиями аварии. Мартин помнил, как его сердце переполнилось радостью, когда она сделала свои первые шаги, пусть и с костылём. Это было чудо, которое вернуло им надежду, хотя полностью избавиться от костыля так и не удалось. После этого они долго не решались на детей. В остальном всё казалось нормальным, они могли бы наслаждаться жизнью, но счастье Мартина всегда омрачало чувство вины. Уже тридцать семь лет он каждый день мысленно возвращался к тому злополучному дню, коря себя за всё, что произошло. Как же он мечтал вернуться назад и не садиться за руль.
Надин отвела взгляд от окна и тихо сказала:
— Я приготовила тебе кисель из семян льна, — она кивнула в сторону чашки, стоявшей рядом с мойкой. — После печёного тебе бывает нехорошо. Выпей его, а потом поедим.
Мартин бросил взгляд на чашку. "Снова эта безвкусная жижа," с отвращением подумал он.
— Вставай, вставай, — Надин легонько похлопала его по руке, которая безвольно лежала на столе. — У меня нет сил потом с тобой возиться.
Нехотя он поднялся, чувствуя, как усталость тяжёлым грузом давит на плечи, и взял чашку. «Еще год и больше не придётся пить эту гадость,» успокаивал он себя. «Ещё год. Всего лишь год.»
Надин снова отвернулась к окну. Дождь усилился, и капли, срываясь с карниза, падали на стекло и образовывали миниатюрные реки.
— Завтра поеду навестить Лауру, — неожиданно сказала она.
Мартин промолчал, лишь тяжело вздохнул. В горле встал ком, и слова застряли где-то глубоко внутри, отказываясь выйти наружу. Эту его ошибку не могла исправить ни одна машина.
— Хорошо, что мы переехали на первый этаж, — продолжила она после паузы. — Мне всё труднее подниматься по лестницам.
Мартин молчал, полностью погружённый в свои мысли. Каждая из них была сосредоточена на машине. Столько всего предстояло сделать: настроить, протестировать, убедиться, что всё работает идеально, прежде чем они смогут ею воспользоваться. Хватит ли года на все это?
— Год, — тихо пробормотал он, едва осознавая, что сказал это вслух.
— Что? — спросила Надин, её голос вывел его из глубокой задумчивости.
Мартин встрепенулся, осознав, что его мысли вырвались наружу.
— Нет, нет, ничего, — быстро ответил он, покачав головой.
Мартин заметил, как дрогнули её губы, его сердце заколотилось быстрее, чувствуя нарастающее напряжение. Он понимал, что нужно рассказать про свой успех, но при этом ему не хотелось давать ложных надежд.
— Это просто мысли вслух, — попытался он объяснить, но слова давались тяжело и звучали неубедительно. — Работа над машиной сложная, но я уверен, что скоро у меня все получится.
— Опять эта твоя машина времени, — вздохнула она, с трудом поднимаясь на ноги. — Я немного полежу. Спина устала.
Она дошла до двери и обернулась:
— Ты же отвезёшь меня завтра на кладбище?
— Да, — тихо ответил он.
Когда Надин ушла, Мартин закрыл глаза, и перед его внутренним взором вновь пронеслись события той роковой ночи. Хаос, отчаяние, невыносимая боль утраты — всё это нахлынуло волной воспоминаний, накрывая с головой. Он пытался отогнать их, но они возвращались с новой силой, заставляя снова и снова переживать каждую ужасную минуту.
Детали трагедии всплывали в памяти с пугающей чёткостью: крики, мигающие огни скорой помощи, кома, беспомощность перед неумолимой судьбой. Даже спустя столько лет эти картины не давали ему покоя. Он снова ощутил ту давящую тяжесть на груди, это чувство вины, ставшее его постоянным спутником.
Если бы в ту ночь Надин села на заднее сиденье вместе со Лаурой, она тоже погибла бы. На его руках тогда было бы две смерти. Вместо этого она отделалась переломом позвоночника, долгими годами реабилитации и шрамом над левой бровью, который она теперь прятала за длинной челкой.
Мартин вздохнул, открыл глаза и посмотрел на кисель в чашке. Эта густая, безвкусная масса была словно отражением той тяжести, что неотступно давила на его душу. У него оставалось одно последнее средство, один последний шанс исправить свою ошибку.

***

— Доброе утро. Герр Рауэрбах? — раздался женский голос в телефоне, когда на следующее утро он привёз Оксану на кладбище.
— Да, это я.
— Хорошо, что удалось до вас дозвониться. Не могли бы вы сегодня приехать в клинику? Вышли результаты биопсии, и доктор хочет с вами поговорить.
— Что-то не так?
— Нет, нет, — быстро ответила девушка на другом конце провода. Её голос звучал успокаивающе, но Мартин уловил в нём едва заметную напряжённость. — Постарайтесь, пожалуйста, приехать в клинику до обеда.
— Хорошо, — сказал он, чувствуя, как дрожь снова охватывает его руки.
Закончив разговор, Мартин посмотрел на Оксану. Она сидела на лавочке у могилы Лауры, её лицо было сосредоточенным и печальным, словно она вела тихую беседу с сестрой.
— Кто это был? — спросила она, не отрывая взгляда от надгробия, когда Мартин подошел к ней.
— Звонили из клиники. Сказали, что я должен приехать.
— Чего же мы ждём? — тут же сказала она, поднимаясь с лавочки. — Поехали сейчас же.
— Но ты ведь хотела побыть с сестрой, — возразил Мартин.
— Она никуда не уйдёт отсюда. Я приду позже.

***

— Герр Рауэрбах, — сказал долговязый молодой врач, сидя напротив них в кабинете клиники. Его голос был ровным, но в нём сквозила едва уловимая тревога. — Мы получили результаты вашей биопсии.
Мартин кивнул, не находя в себе сил заговорить. Надин, почувствовав это, крепче сжала его руку.
— К сожалению, результаты показывают, что рак не отступил, — продолжил врач, не сводя взгляда с седовласого мужчины. — Более того, он прогрессирует. Метастазы распространились на несколько новых участков.
Слова врача ударили, как молот, выбив почву из-под ног. Мартин смотрел на него, пытаясь осмыслить услышанное, но разум отказывался принимать реальность. Лицо Оксаны побледнело до меловой белизны.
— Сколько у меня осталось? — наконец выдавил Мартин.
Доктор тяжело вздохнул и отвёл взгляд на бумаги перед собой.
— С учётом текущих темпов прогрессирования болезни и несмотря на все наши старания, я боюсь, у вас осталось не более шести месяцев. Мы можем попытаться замедлить процесс, облегчить симптомы, но...
Он замолчал. Комната погрузилась в тяжёлую, давящую тишину.
— Я рекомендую пройти ещё один курс химиотерапии, — произнёс врач.
В голове эхом разносилось это предложение, и сердце охватил ужас. Воспоминания о последнем курсе химиотерапии всплыли в сознании, как тяжёлые, давящие тучи: боль, слабость, бессонные ночи. Как можно снова пройти через это?
— Ещё одну? — переспросил он, не скрывая дрожи в голосе. — Это уже будет пятая. Я едва пережил последнюю.
— Неужели до сих пор не нашли ничего нового от рака? — спросила Надин.
— К сожалению, рак видоизменяется, — начал врач, тщательно подбирая слова. — Те лекарства, которые когда-то были эффективны, уже не действуют на новые формы болезни. Химиотерапия, несмотря на все её недостатки, остаётся единственным способом борьбы.
Доктор сделал паузу, позволяя супругам осмыслить услышанное. Мартин ощущал, как в груди растёт беспомощное отчаяние.
— Я понимаю, насколько это тяжело, но другого выхода у вас нет.
Мартин закрыл глаза и прижал ладони к лицу, словно пытаясь отгородиться от суровой реальности. Шесть месяцев. Не год, на который он так рассчитывал. Всего лишь шесть месяцев, чтобы настроить машину. Каждый миг становился на вес золота.

***

Последующие месяцы пронеслись для Мартина, как в тумане. Дни и ночи слились в единый, бесконечный поток, заполненный стуком клавиатуры и непрерывным гудением машин. Лаборатория стала его убежищем и последней надеждой — не только на исправление своей роковой ошибки, но и на спасение. Через пять месяцев машина была готова. Мартин увеличил размеры куба и сферы, чтобы вместить двоих, усилил мощность магнитного поля. Оставалось только подготовить жену.
Как-то вечером, когда Надин снова начала уговаривать Мартина пройти химиотерапию, он решился заговорить.
— Дорогая, послушай меня, — сказал он, стараясь придать своему голосу уверенности. — У меня всё получилось. Уже завтра мы снова будем молодыми.
Надин удивлённо подняла брови.
— Молодыми? Что ты имеешь в виду?
— Машина, которая омолодит нас, работает, — он был не в силах сдержать улыбку.
— Я думала, ты работаешь над машиной времени.
— Не совсем, — Мартин на мгновение замолчал, подбирая слова. — Помнишь, в день нашей свадьбы я взял у тебя пробы крови?
Надин нахмурила брови и посмотрела у сторону.
— Я не помню, Мартин. Это было так давно.
— Ты тогда ещё назвала меня странным, — Мартин усмехнулся, вспоминая тот момент. — Неужели не помнишь?
Надин покачала головой.
— В тот день я взял пробы крови не только у тебя, но и у себя. Все эти годы я хранил их. С помощью этих образцов и машины мы сможем вернуться в то физическое состояние, в котором были в день нашей свадьбы.
— Мы снова будем такими, как раньше?
— Да, любимая. Тебе снова будет двадцать два, а мне двадцать семь.
— Мне будет двадцать два? — Надин смотрела на мужа с восхищением, словно не веря своим ушам.
— И главное, ты снова станешь такой, как раньше. Ты больше не будешь хромать.
Она провела рукой по своим седым волосам, в которых отпечатались прожитые годы и все перенесённые трудности.
— Мои волосы снова станут чёрными, — прошептала она, едва веря в это.
— Да. И мы сможем снова танцевать, как в день нашей свадьбы. Ты помнишь этот день?
Надин лишь улыбнулась ему.
— Не волнуйся, дорогая. У нас впереди новая жизнь. Мы сможем начать всё сначала. А когда снова состаримся, просто воспользуемся машиной ещё раз. И потом снова, и снова. Мы сможем жить вечно.
Надин кивнула, и в её глазах снова загорелся тот самый огонёк, который Мартин любил больше всего на свете.

***

Синие диодные лампы зажглись на колоннах, заливая лабораторию мягким, призрачным светом. Трансформатор магнитного поля начал работать, и его низкий гул напомнил Оксане далёкий раскат грома. Мартин осторожно достал образцы крови из морозильной камеры — те самые, что он хранил все эти долгие годы. Вставив их в приёмник машины, он медленно направился к панели управления. Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Болезнь и старость, словно сговорившись, работали против него. Ему стоило бы нанять ассистента, но Мартин скрывал свои разработки, поэтому приходилось полагаться только на себя.
Одно лёгкое прикосновение к клавише на экране, и вершины колонн мгновенно вспыхнули электрическими разрядами, напоминая два гигантских одуванчика. Воздух наполнился свежим ароматом, как после грозы, когда в воздухе появляется озон, несущий с собой обещание чего-то нового.
За все эти годы Надин лишь пару раз заглядывала в лабораторию, предпочитая держаться в стороне от экспериментов мужа. Машина потребляла колоссальное количество энергии, и несколько раз это приводило к отключению электричества во всём доме, вызывая её возмущение. В те моменты она врывалась в лабораторию разъярённой. Мартину пришлось установить солнечные батареи на крыше дома, чтобы обеспечить стабильное питание для своего проекта и избежать подобных сцен.
— Всё готово, — наконец произнёс Мартин. — Нам нужно войти в машину. Я настроил всё так, что процесс начнётся автоматически, как только мы окажемся внутри.
Он достал из шкафа пакеты с бельём и, протянув один из них Оксане, тихо сказал:
— Нам нужно надеть это.
Надин молча взяла пакет.
— И ещё нужно выпить этот раствор, — добавил он, передавая ей стакан с прозрачной жидкостью.
Когда она, переодевшись, вернулась в комнату, Мартин заметил, что в её руках появился конверт.
— Что это?
— Письмо для тебя. Открой его, когда всё закончится.
Мартин еще раз тщательно перепроверил все приборы и запустил таймер. Теперь у них было всего двадцать минут, чтобы устроиться в кубе. Они взялись за руки и медленно подошли к стеклянной камере.
Надин прислонила костыль к стенке куба и, с помощью мужа, осторожно вошла внутрь, легла свернувшись в позе эмбриона. Мартин взглянул на прислоненный к машине костыль, взял его и с силой отбросил в сторону.
— Тебе это больше не понадобится.
Закрыв крышку над собой, он тоже улёгся на дно куба. До начала процесса оставалось всего несколько минут. Электрические дуги на вершинах колонн начали удлиняться, превращаясь в ослепительные нити света. Супруги не отрывали друг от друга взглядов, в которых отражались и надежда, и страх, и неуверенность. Неужели через несколько минут их жизнь начнётся заново?
В кубе стало темнеть, когда полусферы начали медленно сходиться, словно замыкая их в своих стальных объятиях. Окружающий мир постепенно растворялся, оставив лишь гул магнитного поля. Препарат, который они выпили, начал действовать, и Мартин ощутил, как его веки стали тяжёлыми, как свинец. Сон подкрался к нему тихо, незаметно окутывая сознание.

***

Он проснулся от ослепительного света. На мгновение дезориентированный, Мартин огляделся и понял, что процесс завершился. Сердце забилось быстрее, но перед глазами не возникло темноты, как это происходило в последние годы. Он взглянул на свои руки — они были гладкими, без следов старческих пятен. Ступни выглядели иначе. Неужели всё получилось? Приподнявшись, он с лёгкостью открыл крышку куба.
Он не мог поверить в происходящее, пальцы скользили по его вновь подтянутому телу. Он с восторгом махал руками, чувствуя силу и гибкость в каждом движении, а затем поочередно поднимал ноги, совсем высоко как в юности. Радость била через край, и он не сдерживал её, громко смеясь, наслаждаясь каждым мгновением вновь обретённой молодости.
— Я снова молод! — закричал он. — Надин, у нас получилось!
Но его радость мгновенно угасла, когда взгляд упал на жену, которая всё ещё лежала на дне куба. Её лицо было скрыто под прядями волос… седых волос. Волна ужаса захлестнула Мартина. Он быстро опустился на колени, осторожно убирая волосы с её лица. То, что он увидел, заставило его сердце сжаться. Лицо осталось таким же старым, покрытым глубокими морщинами. На лбу всё ещё виднелся шрам. Кожа на шее, руках были дряблыми. Но самое страшное было то, что она не дышала. Он коснулся её шеи, пытаясь нащупать пульс, но не нашёл его. Все тело Оксаны было холодным, как металлическая сфера, внутри которой они в последний раз встретились взглядом.
Почему? Почему она не омолодилась? Мартин смотрел на её неподвижное тело, пытаясь понять, что пошло не так. Холодный пот прокатился по спине.
Он отчаянно пытался разбудить её.
— Надин, Надин... Просыпайся!
Ритмично нажимая на её грудь, Мартин начал делать искусственное дыхание, пытаясь заставить её сердце снова биться. С каждым нажатием его руки дрожали всё сильнее. В безысходности он кричал, его душа рвалась на части, не в силах принять происходящее. Но Надин не подавала признаков жизни. Каждое мгновение превращалось в мучение, время словно замедлилось, растягиваясь в бесконечную агонию.
— Нет, нет! — закричал он в отчаянии.
Мартин бросил взгляд на часы на стене. Прошло уже полчаса с момента завершения процесса. Он осознал, что уже слишком поздно что-либо изменить. Её безжизненное тело лежало перед ним, и на этот раз он был бессилен что-либо изменить. Боль пронзила его сердце, как острый нож. Слёзы текли по его щекам. Он снова был молод, перед ним открылась перспектива бесконечной жизни, но на этом пути он был один.
Мартин рывком выскочил из куба и поспешил к планшету на столе. На экране мигало предупреждение: «Совместимость объекта 2 с пробами крови составляет 99%. Процесс для объекта 2 будет прерван.»
— Что это значит? — пробормотал он, пытаясь осмыслить сообщение. — Что значит «девяносто девять процентов»? Это же её кровь!
Внутри него начала разгораться ярость, как лесной пожар: на себя и на машину. Он считал ее своим единственным шансом всё исправить, но она уничтожила то, что было для него самым дорогим.
— Нет, нет, не может быть! — кричал он, в отчаянии хватаясь за края стола.
Мартин открыл файл записи процесса. На экране отразилась причина неудачи: для завершения процесса не хватило одного процента. Один жалкий процент! Но как это могло произойти? Мысли вихрем пронеслись в его голове. Он отчётливо помнил, как брал у неё кровь, как аккуратно разместил пробирки рядом со своими в морозильной камере. Или, возможно, кто-то вмешался?
Взгляд упал на письмо, которое оставила Надин. Мартин отложил планшет и осторожно взял конверт.
«Мой дорогой Мартин,
Да, именно мой, ведь я была первой, которая встретил тебя, первой, которая влюбился в тебя. Мы прожили удивительную, счастливую жизнь, и теперь, когда у нас есть шанс начать её заново, я хочу, чтобы в ней не было обмана.
В день нашей свадьбы произошла ужасная авария. Ты, я и моя сестра. Всю жизнь ты верил, что на заднем сиденье сидела я. Но эту мысль внушила тебе я. На самом деле, на заднем сиденье сидела Надин, потому что её свадебное платье помешало ей сесть спереди. Рядом с тобой сидела я.
После реанимации ты ничего не помнил, и я убедила родителей поддержать мой обман. Они стали соучастниками моей лжи. Поверь мне, я сделала это не из злого умысла, ведь я любила тебя. Если бы Надин выжила в тот день, я бы никогда не решилась на такое. Но если бы у меня вновь была возможность занять её место, я бы не задумываясь сделала это снова.
Надеюсь, ты сможешь понять и простить меня.
Любящая тебя, Лаура»
Холодный ужас пронзил его, словно ледяной кинжал. Он почувствовал, как дрожь прокатилась по всему телу, парализуя сознание.

***

Молодой человек сидел за столом, лихорадочно что-то записывая на бумаге, бормоча себе под нос. Его движения были резкими, как будто он пытался уловить ускользающие мысли. Вдруг дверь в комнату тихо открылась, и на пороге появился мужчина в белом халате. Подойдя к столу, он поздоровался.
— Как вы себя чувствуете сегодня? — спросил он, наклоняясь ближе к парню.
— Не хватает одного процента, — пробормотал тот, не поднимая головы. — Всего одного процента. Не знаю, где я его потерял.
Мужчина в халате нахмурился.
— Мы постараемся его найти, — мягко сказал он. — Сегодня со мной двое джентльменов. Они хотят задать вам пару вопросов. Вы не будете возражать?
— Нет, — отозвался молодой человек, — они смогут мне помочь?
— Думаю, да.
В комнату вошли двое мужчин в чёрных костюмах и молча сели на стулья у стены.
— Вы так и не ответили, как вы себя чувствуете сегодня, — напомнил врач.
— Хорошо, — отозвался пациент. — Я чувствую себя прекрасно. Прекрасно, как в день свадьбы. Мне просто нужно найти этот один процент, и тогда...
— И тогда что? — с интересом спросил врач, склонив голову.
— Тогда Надин тоже станет такой, как я.
— Надин? В прошлый раз вы говорили про Лауру.
— А, да, Лаура, — молодой человек замешкался, будто поправляя себя. — Точно, Лаура. Надин уже не сможет. Она... не сможет.
Его рука всё ещё лихорадочно писала что-то бессмысленное на бумаге, движения становились еще более хаотичными.
— Давайте начнём с простого, — предложил один из мужчин в черном. — Скажите, пожалуйста, как вас зовут.
— Я уже говорил. Меня зовут Мартин Рауэрбах.
— Хорошо, а когда вы родились?
— Я уже говорил вам, — ответил он с ноткой раздражения в голосе.
— Вы сказали, что родились в тысяча девятьсот шестидесятом году?
— Я Мартин Рауэрбах, родился в тысяча девятьсот шестидесятом году. Родился в тысяча девятьсот шестидесятом году, — голос парня зазвенел, как натянутая струна, и он отложил ручку, глядя куда-то в пустоту.
Словно охваченный невидимой силой, он начал раскачиваться взад и вперёд на стуле, всё больше погружаясь в себя. Будто загипнотизированный, он повторял всё громче и громче:
— Родился в тысяча девятьсот шестидесятом году... тысяча девятьсот шестидесятом...
Его лицо исказилось странной смесью ужаса и одержимости, глаза блуждали, не фокусируясь на собеседниках. Врач украдкой обменялся взглядом с коллегами, а затем мягко спросил:
— Значит, вам сейчас семьдесят три года?
— Да, — парень замер, почти что шепотом произнес он. — Мне семьдесят три года. Я Мартин Рауэрбах родился в тысяча девятьсот шестидесятом году. Родился в тысяча девятьсот шестидесятом году, мне семьдесят три года...
Его голос звучал, словно молитва или заклинание, которым он пытался убедить не только собравшихся, но и самого себя. Врач осторожно положил руку на плечо парня.
— Мы вам верим, Мартин, — сказал он, его голос был полон спокойствия и сочувствия, но взгляд оставался настороженным. — Джентльмены хотят узнать, как вам удалось снова стать молодым?
Парень внезапно перестал раскачиваться, его голова дернулась, словно марионетка на оборванной нити, а глаза, широко распахнутые, уставились прямо в глаза врача, и в них было только безумие.
— Я же вам говорил... — прошептал он, словно раскрыв какую-то вселенскую тайну, — ...я создал машину, - в голосе парня было что-то демоническое, его лицо исказилось в полуулыбке, лишенной радости.
— Машину? — один из мужчин в черном поднялся со стула и медленно подошёл ближе. — Где она? Что вы с ней сделал?
— Её больше нет.
Парень замер, словно загнанный зверь, глядя куда-то в пустоту. Его грудь вздымалась так часто, будто он только что вынырнул из ледяной воды, а сдерживаемая буря внутри вот-вот прорвётся наружу — то ли криком, то ли отчаянными рыданиями.
— Я… я сжёг её, — выдохнул он, голос дрожал, как натянутая струна. — Лаборатория… всё вместе с ней. Нет ничего… совсем ничего…
Мужчина в чёрном наклонился ближе, словно его слова могли вытащить нужный ответ из разорённого разума собеседника. В его голосе зазвенела сталь.
— Вы можете её воссоздать? Чертежи? Вы ведь помните хотя бы основы?
Юноша поднял глаза, и на его лице мелькнуло странное выражение — смесь веселья и ужаса.
— Чертежи? — повторил он, и уголки его губ начали дрожать, превращаясь в болезненную улыбку. — Вот они!
Он сорвался на хохот, истерический и надломленный. Его трясущаяся рука вытянулась вперёд, демонстрируя лист бумаги, испещрённый бессмысленными линиями и завитушками, словно начертанными рукой безумца.

Зейфур Рамихан, 2024 год