Глубоко-глубоко под водой, там, где солнечные лучи едва достают до песка, где вода холодная, как чай в забытой чашке, а кораллы растут, словно волшебные деревья, жил-был осьминог по имени Оливер.
Домом ему служил старый глиняный кувшин. Он лежал на боку, облепленный ракушками, а горлышко, которое служило входом, было завешено зелёными водорослями — как настоящими занавесками. Оливер считал свой кувшин самым уютным домом на всём океанском дне.

Казалось бы, в такой дом вполне можно было бы приглашать гостей. Но Оливер не особенно любил их.
Он ценил свой кувшин за тишину и за маленькое окошко (на самом деле это была трещина), через которое можно было наблюдать почти до самого кораллового рифа. Из этой трещинки Оливер придумал для себя очень увлекательную игру.
Он втягивал щупальца, замирал и, не мигая, смотрел наружу. Глаза его сверкали из-за водорослей, как две любопытные бусинки.
Стоило какому-нибудь морскому жителю проплыть мимо, как Оливер молниеносно выскакивал из кувшина — шлёп! — и хватал прохожего своими гибкими щупальцами.
— Щекотка! — радостно кричал он и начинал щекотать.

Сначала «жертвы» смеялись. Конечно, трудно не засмеяться, когда тебя одновременно щекочут восемью щупальцами.
Но веселье длилось недолго. Потому что Оливер не знал меры и не умел останавливаться. Он продолжал щекотать, пока бедный морской житель не начинал плакать или умолять:
— Пожалуйста, прекрати… мне уже не весело...

Тогда Оливер отпускал, вздыхал, будто его прервали на самом интересном месте, и медленно уплывал обратно в свой кувшин. А потом снова прятался за водорослями и ждал следующего.

Однажды днём, когда в море не происходило ровным счётом ничего, Оливер сидел у края своего кувшина и лениво зевал. С утра ни одна рыбка не проплыла мимо его дома, даже креветки, которые обычно суетились туда-сюда, куда-то испарились.
— Какая скукотища... — протянул Оливер и потянулся щупальцами. — Хоть бы кто-нибудь...

И тут прямо над ним мелькнула тень. Без раздумий Оливер выскочил из своего укрытия, присосался к телу проплывающей рыбы и закричал:
— ЩЕКОТКА!
Сначала рыба хихикнула. Но уже через секунду рванула вперёд, унося с собой прилипшего к ней осьминога.
— Ой, только не щекотка! Я её боюсь! — закричала рыба и стала разгоняться всё быстрее и быстрее.

Ошарашенный Оливер не сразу понял, на кого он напал. Рыба была огромной. Её голова напоминала большой молоток, а глаза сидели так далеко друг от друга, что казалось — она может смотреть сразу в обе стороны океана. Странная, неуклюжая и очень быстрая, она визжала, словно детёныш морского кита, и совершенно не собиралась останавливаться.
Оливер зажмурился.
Вдруг рыба резко затормозила и посмотрела одним глазом на правый бок:
— Осьминог, — произнесла она.

Потом повернулась и посмотрела на левый бок:
— Ещё один осьминог? Двое на одну? Это уже перебор.
Оливер открыл глаза:
— Я это… только я! Один!
— Двое на одну пожилую даму — стыд и позор! — возмутилась рыба. — Как вам обоим не стыдно!
— Но я не… я только хотел...
— А ну, брысь с меня немедленно! — прикрикнула она, оскалив зубы.
Хотя эта акула-молот казалась немного смешной с её глазами по бокам и беспорядочным визгом, зубы у неё были вполне настоящие — и очень острые.
Оливер тут же ослабил присоски и, отцепившись от её тела, медленно спустился на дно.
Акула взмахнула хвостом, пробормотала что-то вроде: «Никакого уважения к пожилым хищникам!» — и скрылась в синей дали.

Оливер озирался по сторонам. Ничего знакомого. Ни кораллового рифа, ни медуз. Даже вода здесь пахла иначе — холодно и чуждо. Ему показалось, что она обволакивает его ледяными щупальцами, и он сам невольно свернулся в комок.
— Где я?.. — прошептал он.

Просидев немного, он заметил неподалёку большой камень. Инстинктивно поплыл к нему, надеясь хоть на какое-то укрытие. Но, когда до камня оставалось совсем чуть-чуть, он услышал голоса.
— Ну-ну, кто это у нас тут? — тянул первый.
— Да это какая-то тряпка, — фыркнул второй.
— Какая тряпка! Да это же осьминог, — вмешался третий.

Из-за камня появились четыре большие серебристые сардины и окружили его, сверкая боками.
— Похоже, осьминожек потерялся, — дразнящим голосом сказала одна.
Глаза Оливера метались от одной рыбы к другой.
— Совсем-совсем один, одинёшенька, — протянула другая.
— Ах, какая жалость, — расхохоталась третья, сверкнув острыми зубами.
И в тот же миг рыба сзади схватила Оливера за щупальце, резко дёрнула и швырнула в сторону. Он не успел и опомниться, как его уже подхватили и метнули обратно. Удар в бок — и снова полёт. Всё сопровождалось наглым смехом сардин и громкими криками:
— Так его!
— Пасуй сюда!
— Гол!
— А теперь супер-кувырок!
— Лови его, пока не расплющился!
Оливер хотел выпустить облако чернил, но его так быстро швыряли, что он просто не успевал.
— Хватит… — задыхался он. — Пожалуйста… мне больно…
Но сардины лишь смеялись громче.
В какой-то момент, когда его запустили особенно далеко, а визг и хохот за спиной стал почти оглушающим, Оливер сквозь муть заметил нечто блестящее. Это была ржавая банка.
"Единственный шанс!" — мелькнуло у него в голове.
Он рванулся к ней. Сардины бросились следом, визжа:
— Эй, не убегай, мячик!
— Мы ещё не закончили!

В самый последний момент Оливер успел втиснуться в банку, свернувшись клубком. Всё тело спряталось, кроме одного щупальца, которое торчало наружу, извиваясь от волнения.
— Поиграем в «дёрни-хвостик»? — ухмыльнулась одна из сардин и уже потянулась к нему.
И вдруг банка слегка повернулась… и начала подниматься вверх.
Только тут Оливер заметил верёвку, уходящую ввысь. Банку тянуло всё быстрее и быстрее. Вода вокруг светлела, пузырьки щекотали стенки. Оливер сжался, стараясь даже не дышать.
— Эй, вылезай, пока не поздно! — крикнула сардина.
— Там наверху только воздух! — добавила другая.
— И люди! Они из тебя суп сварят! — захохотала третья.
— Или в банку засолят! — рявкнула четвёртая.

Но было уже поздно.
Это мог быть конец. Или начало чего-то совсем-совсем непонятного.

Банка вылетела на поверхность. Солнечный свет ударил по глазам, и Оливер зажмурился.
Какие-то другие щупальца — крепкие, но не его собственные — ухватили его, вытащили из банки и бросили в ведро с водой. Сверху захлопнулась крышка.
Наступила тишина.
Оливер осторожно приоткрыл сначала один глаз, потом другой. В ведре было темно, только откуда-то сбоку пробивались тонкие полоски света. Слышно было, как волны глухо бьются о что-то деревянное.

Он поднял щупальце вверх и присосался к крышке. Толкнул. Ничего. Ещё раз. И ещё. Крышка не поддавалась.
Оливер заметил, что всё его тело ныло от ударов и бросков сардин. Он осторожно коснулся щупальцем своего носа — он опух и сильно болел.
"Им было весело… а мне нет," — подумал он.
— Неужели это конец? — прошептал он. — Неужели из меня действительно сварят суп?..
Сердце Оливера забилось быстрее. Он был один. Совсем-совсем один. И никто не спешил на помощь.
Он вспомнил свой дом — перекошенный кувшин с зелёными «занавесками» из водорослей, мягкий песок у входа, и ту самую трещинку, из которой открывался вид на коралловый риф.
"Хотя бы ещё раз увидеть его..." — подумал он.
И вдруг Оливер понял, что за всё это время он так никого туда и не пригласил. Он только ловил проходящих мимо и щекотал.
— Это же было весело, — тихо произнёс он. — Мне было вечело… а им нет.
И он заплакал. Тихо. По-осьминожьи.

Вода в ведре тихо покачивалась, а вместе с ней покачивался и Оливер. Снаружи доносились какие-то приглушённые звуки, до боли напоминавшие свободу. Оливер больше не пытался выбраться: он смирился с судьбой и даже перестал плакать. Только время от времени тяжело вздыхал.
Вдруг кто-то постучал по стенке ведра.
— Эй! Что ты там вздыхаешь?
Оливер замер. Голос!
— Я?.. Тут это... — он так обрадовался, что сбился с мыслей и забыл все слова.
Снаружи снова постучали:
— Ты кто?
— Я Оливер! Осьминог Оливер!
— Подожди-ка... — пробормотал голос и продолжал равномерно постукивать чем-то твёрдым по стенке. — Этот голос мне знаком...
И Оливер тоже почувствовал знакомые нотки. И вдруг вспомнил свою вчерашнюю «жертву щекотки».
— Ты случайно не... Клод?
— Ну надо же! — воскликнул голос. — А ты, выходит, осьминог?
— Да, это я! — радостно закричал Оливер. — Просто Оливер!
За крышкой повисла тишина, но стук не прекращался.
— Оливер?! — буркнул Клод. — Щекотун из кувшина?! Тот самый, из-за которого я вчера опоздал в школу? Меня, между прочим, за это отчитали!

Оливер виновато опустил голову и тяжело вздохнул.
— Прости, Клод... Я тогда не понимал. Я думал, что если весело мне, значит, весело всем. А теперь сижу здесь, один, в ведре... и, может быть, из меня скоро сварят суп. И мне совсем-совсем не весело.
Он снова заплакал. Клод перестал стучать и тяжело вздохнул — так вздыхал только его старый дед-краб.
— Я бы, может, тебя тут и оставил, — протянул он. — Но чтобы из тебя сварили суп? Этого я не допущу.
Наступила пауза. Потом Оливер услышал, как что-то глухо упало на крышку.
— Ну всё, я наверху, — сказал Клод и присвистнул. — Ого, да тут камень. Большой. Огромный! А это, скажу я тебе, дело серьёзное...

Послышались его шажки по крышке.
— Ладно, попробуем... Уф! — фыркнул Клод. — Тяжёлый! Наверное, камень специально выбирали: «Так, чтобы осьминог не выбрался».
Ножки крабика скользили по крышке, клешни с усилием упирались, но камень не двигался.
— Эй, — крикнул Клод, — ты там хоть помогаешь? Я, вообще-то, тебя спасаю!
Оливер присосался к низу крышки и закричал:
— Но как я могу толкнуть?
— Не знаю! — хрипел Клод. — Но один я точно не справлюсь.
И тут раздался пронзительный крик. Клод поднял глаза и увидел, как на него пикирует чайка. Он едва успел спрятаться за камень — и птица со всего размаха врезалась в камень. Чайка перевернулась в воздухе и грохнулась на землю.

— Что там происходит?! — закричал Оливер.
— Глупая чайка! — крикнул Клод в ответ.
Чайка снова взлетела и с пронзительным визгом спикировала на краба. Опять удар — опять падение. Всё повторялось. Птица никак не училась на своих ошибках.
Но Клод заметил: каждый раз камень сдвигался всё ближе к краю ведра.
— Оливер, держись за крышку! — крикнул он.
Оливер, который и так держался, присосался к ней ещё крепче.
Клод взобрался на камень и начал размахивать клешнями:
— Эй, ты, глупая курица! Я тут! Попробуй поймай меня!
Чайка закричала и камнем рухнула вниз, прямо на крабика. В последний момент Клод ловко отскочил в сторону. Птица ударилась сверху о камень.
Крышка перевернулась, и камень вместе с чайкой рухнули в ведро. Вода плеснула через край, а Оливера выбросило в воздух.
Он успел заметить Клода и, не раздумывая, схватил его щупальцем прямо на лету.
— Держись! — крикнул он.
И они вдвоём с шумным плюхом вернулись в море.

Оливер и Клод медленно опускались на дно. Оливер крепко обнимал крабика, и оба они дрожали — то ли от холода, то ли от облегчения.
— Эй, — пробормотал Клод, — ты же не собираешься снова щекотать меня?
— Нет, — виновато улыбнулся Оливер. — Даже не думал. Вообще… я больше не буду никого щекотать, если только сам кто-то не попросит.
— Ну вот, — сказал Клод, — наконец-то ты стал вежливым осьминогом. Осталось только научиться говорить «спасибо» и «будьте здоровы».
— Спасибо, Клод, — серьёзно сказал Оливер. — Спасибо, что не оставил меня в ведре.
— Ну… — Клод поёрзал клешнями, — если честно, я немного собирался. Только потом вспомнил, что хоть ты и щекотун, но не злой. А ещё я терпеть не могу суп. Мама меня каждый день им кормит. Фу.
Они замолчали.
— А как ты вообще попал в это ведро? — наконец спросил Клод.
И Оливер рассказал ему про рыбу-молота и про банду сардин.
Снизу начали проступать знакомые очертания кораллов, камней и... кувшина. Оливер замер и воскликнул:
— Это же мой кувшин! Мой дом! Значит, я был недалеко.
— Наверное, эта старая акула плавала кругами, и тебе показалось, что вы уплыли далеко, — заметил Клод.
— Может быть, — согласился Оливер.
Оливер резко выстрелил себя вперёд, и они поплыли в сторону дома.
— Надеюсь, мы не наткнёмся на этих сардин, — пробормотал Клод.
— Я тоже надеюсь, — ответил осьминог, хотя сердце у него билось быстрее обычного.
Вскоре они оказались у кувшина.
— Я дома, — тихо сказал Оливер.
— Да, — кивнул Клод. — Ты дома.
Оливер заглянул в трещинку — всё было на месте: сломанный коралл в углу, старая игрушка-моллюск, даже пузырёк из водорослей, который он когда-то пытался надуть.
— Клод, а ты не хочешь чаю из раковины? У меня остался липучий водорослевый. Он немного склизкий, но зато тёплый.
Клод усмехнулся.
— А потом ты меня щекотать не станешь?
— Ни за что.
— Тогда наливай. Только в правую клешню — левая у меня для ракушек.
Оливер рассмеялся. Тихо и светло — не щекотливо, а по-настоящему. Это был смех, который появляется, когда рядом остаётся друг. Не потому, что ты смешной, а потому, что ты — это ты.
С тех пор Оливер действительно изменился. Он стал осторожнее. Щекотал теперь только по разрешению и строго до трёх секунд.